Путешествия в ТЕКСТе: Длинные шеи северного Таиланда

Утренние горы окутаны то ли туманом, то ли смогом. Из уютного Пая мы выехали полчаса назад. Арендованный скутер мужественно справляется с подъемами в сорок градусов. Пяти литров бака должно хватить на все двести пятьдесят километров туда-обратно. Двухлетняя дочь клюет носом в панель, подруга ежится сзади. Едем по серпантину в сторону западной границы с Мьянмой через перевал высотой почти две тысячи метров к людям, которых за глаза называют жирафами. 

Пай – это горный курорт с кучей полупустых атмосферных гест-хаусов и милых маленьких отелей с бамбуковыми бунгало. В жаркий период городок пустеет, а с ноября по февраль его заполняют любители померзнуть. Сейчас трудно себе представить, но в декабре к ночи температура опускается до плюс пяти. Пуховики, шапки и ботинки, такая непривычная для тайцев одежда, ненадолго становится актуальной. Радоновые горячие источники, несколько водопадов и пещер вокруг, тишина и покой гор стали привлекать в Пай и западных туристов. Вот и мы, изменив белоснежным пляжам Таиланда, приехали сюда на целый месяц.

Извилистая асфальтовая змея уступает почти идеальной прямой. До окружного центра, города Мае Хонг Сон, пара километров. Край трех туманов, так его называют местные. Но сегодня видимость прекрасная. Останавливаемся в самом центре города у живописного озера. Вокруг него кольцо из храмов. По вечерам здесь разворачивается рынок из сувениров и ширпотреба. Днем безлюдно, лениво и сонно. Еще недавно, из-за отсутствия хороших дорог и изолированности в горах, Мае Хонг Сон был недоступен для туризма. Сегодня сюда едут за открыточными видами дикой природы, в трек и к уникальным племенам, живущим на холмах. 

В крошечном турагентстве в двух шагах от озера тайская женщина с прекрасным английским показывает по карте дорогу к ближайшей деревне, где обосновалось племя каренов-падаунгов. Они – излюбленная диковинка здешних мест, звезды почти всех журналов путешествий и обязательный туристический аттракцион северного Таиланда. Женщины этого племени с малых лет носят металлические пруты, накрученные на шею плотными кольцами. От Мае Хонг Сона до деревни чуть больше десяти километров. Сначала по трассе, потом по безлюдному серпантину и наконец по грунтовке, упирающейся в неширокую речушку. 

Оставляем скутер под палящим солнцем и грузимся в длинную деревянную лодку. Мотором заправляет малой парнишка, не старше восьми лет. За полминуты лодка перебрасывает на другой берег. Похоже, могли бы пройти и вброд, усадив дочку на плечи. Деревня расположилась на холме. Соломенные крыши плотно примыкают одна к другой, словно боятся улететь с порывами ветра. У входа большая табличка на двух языках, тайском и английском: «Добро пожаловать!» Нас встречает низкорослый, коренастый мужчина с мозолистыми руками и большой зеленой сигарой в зубах: «Двести бат за вход». 

- Это человеческий зоопарк! – говорит проходящий мимо к выходу седеющий британец. Качественные трекинговые ботинки, камера с увесистым объективом, натянутая улыбка – вдвоем с женой они объехали пол-Таиланда. Увидеть длинношеих решили, несмотря на призыв среди западных туристов бойкотировать подобное развлечение. Увидели и утвердились в мысли: это эксплуатация человека. 

У входа – большой бокс для сбора пожертвований. Надпись гласит, что все средства пойдут на нужды жителей деревни. Главная и единственная улочка, уходящая вверх по холму сквозь череду бамбуковых хибарок, вычищена до блеска. Очевидно, что турист здесь – частый гость, его ждут, но рады ли ему? 

 
Карены-падаунги – немногочисленный народ, пришедший в эти края из Мьянмы. Началось это стихийное переселение совсем недавно, в начале девяностых. Тогда, в период затяжных гражданских конфликтов, военная хунта Бирмы устроила нещадное истребление каренов, примкнувших к оппозиции. Некоторые смогли избежать этой участи, затаившись и осев в горах северного Таиланда на правах беженцев. Земля досталась неплодородная. Привыкшие выращивать рис, карены-падаунги не смогли адаптировать свои сельскохозяйственные навыки к новым условиям. Невыездные, на птичьих правах, без навыков выживания в городской среде и возможности работать легально, они нашли чуть ли не единственный возможный способ существования – туризм.

Дверь любого дома открыта, заходи-не хочу. В некоторых домах просто нет одной стены – все на обозрение. Через каждые десять метров стоят лавки с брелоками, открытками, статуэтками и платками. Женщины-падаунги – большие рукодельницы. Сделать свадебный наряд своими руками – часть традиции. У каждой своя прялка. Стоит лишь приблизиться к какому-нибудь дому, и его хозяйка тут же, бросая все, садится прясть. Это привычка позировать фотографам. 

Колоритная Мапан торгует поделками из дерева. Для пущего бизнеса она выучила английский. Говорит, в прошлом году ей удалось выбраться из деревни и побывать в Чианг Мае, а еще в Бангкое и даже на Пхукете. И там тоже живут падаунги, туристов ведь много. Прут вокруг ее шеи обернут пятнадцать раз. Рядом ее мать, тоже в металлическом ошейнике. Между спиралью и кожей – прокладка из ткани, чтобы не натирало. По-английски старушка ни слова. Зато ее фото на всех открытках прилавка.
- Что означают ваши кольца, Мапан?

- Традиция.
- А как она возникла?
- Не знаю... 

 
Не знает и ее мать. А этнографы предлагают несколько версий. Суть первой в том, что медные кольца якобы уберегали нежные шеи от зубов тигров, но почему тогда их не носили мужчины? Вторая версия предполагает, что когда-то мужья привязывали своих жен за шеи, но в это верится с трудом, потому как у падаунгов матриархат. Третья гласит о том, что, благодаря такому наряду, женщины племени были неинтересны работорговцам. Испорченный товар. Четвертая – что убранство стало признаком красоты и залогом успешного замужества. Кстати, муж Мапан не работает и даже не торгует, иногда уходит в горы за дичью и мелкой пушной зверушкой. Мапан держит на руках полуторагодовалую дочь, Папу. Говорит, что на нее кольца уже не наденет. 

Сегодня в деревне всего две девочки в возрасте шести и десяти лет с прутьями вокруг шеи. Вопреки мифу, анатомически шея не удлиняется. Под давлением четырех-шести килограммов металла просто опускаются плечи. От этого – кажущийся эффект жирафа. Исследователи говорят, что привычная конституция может восстановиться в течение нескольких лет, но атрофированные мышцы не держат кости. Поэтому женщина, пожелавшая снять свой племенной корсет, должна будет провести остаток жизни лежа. Но периодически спирали все же перематывают, так как организм растет. Это делают матриархи, женщины-старейшины племени.

Из своей хибары выходит шестилетняя малышка и тут же, только завидев камеру, вскидывает два пальца в форме буквы «V». Это первое поколение падаунгов, родившееся и растущее в этой так называемой культурной деревне для беженцев. 

 
Шагаем по улице дальше. На ветхих домишках солнечные батареи и спутниковые антенны. К каждой хибарке подведен водопровод. Пластиковые трубы уходят высоко в горы, откуда в каждый дом по ним стекает горная вода. Утомленные жарой и бездельем, некоторые женщины лежат, развалившись, на своих верандах. Кое-кто, уже поглубже в деревню, даже не пытается позировать. Только безразлично отводит красные от бетельного ореха глаза. У некоторых кольца под коленями и в районе щиколотки. У других огромные тоннели в ушах. Во дворах – курицы, петухи, свиньи. У кого-то – крохотные огороды. На одной из хибарок табличка «Гостевой дом». Дверь открыта. Внутри большой рюкзак, у входа пыльные ботинки. Наверняка кто-то из путешественников-европейцев, отдыхает. 

Улочка упирается в школу. Выше только лес. Рядом со входом очередной ящик для пожертвований. В школе несколько парт, перевернутые стулья, рваные таблички с тайским алфавитом и перечнем ядовитых змей. Пусто и пыльно. Непохоже, чтобы здесь кого-то усердно учили. 

На обратном пути на нас уже никто не обращает внимание. Очевидно, что мы тот тип туристов, который не будет раскошеливаться на сувениры и поддерживать местные промыслы. Хотя, платки ручной работы, только что со станка - натуральные, приятные на ощупь и очень дешевые. Можно сторговаться за пятьдесят-семьдесят бат. 

Деньги за посещение деревни отдаем на выходе все тому же коренастому мужичку. Еще в Пае нам объяснили, что большая часть средств, вырученная с туристов, на самом деле не доходит до падаунгов, а оседает в карманах менеджеров туристических фирм. Куда и зачем пойдут наши баты, неизвестно, но есть надежда, что на благо. Вновь переправляемся через реку. Наш железный конь еще чуть-чуть и расплавился бы под раскаленными лучами апрельского солнца. Несколько секунд сидим, будто на углях. Сутки перевалили за полдень. Последний взгляд на деревню с той стороны реки. Со своими хрупкими соломенными крышами сейчас она кажется кукольной, ненастоящей, вынужденной. Заводим мотор и уезжаем. Впереди длинная дорога обратно в Пай, извилистая и крутая, как будто в компьютерной игре.